Виктор Сухоруков: «Жить надо бегом»

На экране Виктор Сухоруков был и бандитом, и царем, и монахом. А в реальной жизни признается: «Я актер от слова «действие, поступок». Жить надо бегом и не задумываясь, останется после тебя строчка или не останется». К юбилею Виктора Ивановича, которому 10 ноября исполняется 65 лет, мы вспомнили несколько его знаковых поступков.

Сотворил чудо

У мальчика из простой фабричной семьи из подмосковного городка Орехово-Зуево всегда было хорошее воображение. «Я обожал сказки, – вспоминает Сухоруков. – Мне было лет шесть, когда я услышал сказку «Снегурочка». Я влюбился в нее и слепил под окном казармы, где мы жили, свою снежную красавицу. Из маминых бус сделал ей глазки, накрасил губки, пришел домой и сел на подоконник подглядывать. Я хотел увидеть, как она оживет, но… уснул. А наутро помчался к окну и жуткую картину увидел: на месте Снегурочки – снежная размазня, поскольку наступила оттепель. Я рыдал». В 12 лет он стащил у мамы 30 копеек и поехал на «Мосфильм». «Думал, если меня возьмут в кино, хотя бы в эпизод, то потом легче будет поступить в театральный вуз», – объясняет актер. Увы, ожидания не оправдались, да и от родителей Виктору попало. Но это не охладило его пыл – окончив школу и отслужив в армии, он снова поехал в Москву. И поступил с первого раза, да не в один вуз! Выбрал ГИТИС и первым делом удивил преподавателей. «Когда мне сказали: «Принят», я потребовал справку. И по субботнему городу шел с этой справкой, как с миллионом рублей, – вспоминает Виктор Иванович. – Вошел в квартиру и сказал: «Мать, я поступил!» Для многих было шоком: как этого лопоухого, конопатого, с большими зубами подростка приняли в ГИТИС? А мать, не глядя на справку, сначала тихо выругалась, а потом ответила: «Давно пора, сколько можно маяться».

Поборол порок

Сейчас Виктор Сухоруков не пьет и не курит и считает это одним из важнейших подарков судьбы. Ведь в свое время он увлекался спиртным слишком сильно. «Случались просто страшные истории, – горько вспоминает артист. – На Пятой линии Васильевского острова цыгане торговали портвейном. Я снял с себя последний индийский джемпер из козьего пуха (он стоил тогда больших денег – 70 рублей) и пошел к цыганам: «Дайте портвейна!» Мне протянули бутылку. А я стоял и просил: «Ну еще хоть одну». – «Иди отсюда!» Потом стоял в сумерках на перекрестке в центре Питера и чувствовал, что люди проходят не только мимо меня, но и сквозь меня. Ни денег, ни жизни, ни счастья – ничего! На столе нет скатерти, телевизор сгорел, свет отключили за неуплату. Всё, конец, точка. Стоя на том перекрестке, я понял, что не существую. Есть оболочка сухоруковская, хлопает глазами и ушами, но самого человека нет. И я испугался». С этими мыслями актер вернулся домой, а то, что произошло дальше, иначе как мистикой не назовешь. «Сидел в кромешной темноте своей коммуналки на Васильевском острове и думал: что делать, как жить? Вдруг какой-то голос сказал: «А хочешь по-другому?» – «Хочу». – «Тогда ложись спать, а утром начнем». Утром проснулся и больше никогда в жизни не пил», – рассказывает он.

Пробился в кино через кутузку

Не впасть в уныние было трудно. Ведь в кино Сухоруков пробился только после 40 лет – до этого его буквально не замечали. Доходило до абсурда. «Однажды меня очень сильно обидели, – вспоминает актер. – Предложили эпизодическую роль солдата в фильме про войну. Одели, привезли в игровой вагон. Была в этот день сырая погода, съемки ночные, сижу, жду, когда вызовут. Где-то в половине восьмого утра смотрю – никого нет, выхожу – тишина. Все уехали, а меня забыли...» Успех пришел к Виктору Ивановичу... со стихами. В 1989 году режиссер Юрий Мамин пригласил Сухорукова сыграть фанатичного поклонника Пушкина в картине «Бакенбарды». Актер с радостью согласился. Его не смутили трудности, связанные с этими съемками, даже то, что по милости режиссера он угодил в тюрьму. «Снимали у Казанского собора. Я декламирую там: «Духовной жаждою томим…» Читаю, читаю, читаю, народ слушает. И вдруг идет милиция. Настоящие милиционеры, не актеры. А я-то знаю, что меня снимают, и не могу остановиться, – вспоминает он. – Они меня взяли с двух сторон и ведут, а я всё равно читаю. Народ раскололся на два лагеря. Одни кричат: «Правильно, забирайте его в кутузку!», а другие: «Отпустите мужика – он дело говорит!» Но всё равно меня в кутузку забрали. А я не переживал. Думаю, Мамин-то видел, что меня забрали, – спасет! И вызволила меня съемочная группа». В этом фильме Сухорукова увидел режиссер Алексей Балабанов, который подарил актеру роль в «Брате», всероссийскую известность и... лысину. Бритая голова с тех пор стала практически фирменным знаком Сухорукова, и он не в обиде, поскольку киношная прическа как нельзя кстати скрыла недостатки шевелюры в реальности. «Многие актеры, и имея волосы, бреются наголо – ищут харизму. Вот только харизма не в лысине», – замечает актер.

Не испугался инфаркта

Дорвавшись до работы после долгих лет безвест-ности, актер готов был сворачивать горы и работать круглыми сутками. И доработался до инфаркта. После такого впору испугаться, но сразу после выхода из больницы Сухоруков помчался сниматься сразу в двух проектах – «Пассажирке» Говорухина и «Без вины виноватые» Глеба Панфилова. Оба режиссера подкупили его добротой. Говорухин предложил недавнему неудачнику любую роль на выбор. А Панфилов поступил еще благороднее. «Находясь в реабилитационном центре, я позвонил Глебу Анатольевичу и сказал, что не смогу сыграть роль Шмаги, – вспоминает Сухоруков. – И так мне было жалко себя в тот момент! В главной роли – кумир моей жизни Инна Чурикова. С ней в компании Олег Янковский, Дмитрий Певцов, Амалия, Альберт Филозов. Чудо, а не коллектив. И моя роль – мечта. Но ведь болезнь... И тут Глеб Анатольевич мне говорит, что будет ждать меня столько, сколько надо. Я, естественно, не мог отказать. Он ждал два месяца. И я – в знак благодарности – в ночную смену в усадьбе бабушки Пушкина под огромным светящимся шаром семь дублей танцевал вместе с Ваней Панфиловым танец Пата и Паташонка. По пьесе, именно после этого номера Незнамов был замечен как талантливейший актер. Думаю, что эта роль для Вани – сына Инны Чуриковой и Глеба Панфилова – также станет доказательством его таланта».

Защитил честь русского артиста

А вот зарубежным режиссерам Сухоруков совсем не показался любезным. Когда его пригласили сыграть злодея в очередной серии Бондианы и в последний момент сдвинули сроки съемок, Виктор Иванович отказался ехать в Голливуд. Он не захотел подводить Олега Меньшикова, в спектакле которого играл. Еще меньше повезло культовому режиссеру Питеру Гринуэю, который однажды решил снять в своем фильме русских актеров. «Я безобразно себя повел, – кается Сухоруков. – Меня пригласили на встречу с ним в центр «Ролан». Он там беседовал с нашими артистами. Я пришел к двенадцати часам, а там – очередь к нему на прием. Как в стоматологический кабинет. Сидят актеры, актрисы. Я тоже сел. Сижу пять минут, десять… И вдруг выходит девушка и говорит: «Господин Гринуэй сейчас пойдет обедать. Но прежде чем отправиться на обед, он хотел бы побеседовать с Сухоруковым. Господин Гринуэй просит пропустить Сухорукова без очереди. А после обеда он примет остальных». И я так обиделся за своих коллег. Говорю: «Что это вы такое выдумали? Люди сидят, раньше меня пришли. Гринуэй захотел кушать? Ну пусть идет и кушает без нас». Я встал, ушел и больше не вернулся».

Посмеялся над своим памятником

Сейчас в активе у Виктора Сухорукова не только множество ролей, но и звание народного артиста. Тем не менее звездной болезнью он не страдает и всё происходящее в жизни воспринимает с неизменным удивлением. «Это чудо для меня, что я, провинциальный мальчик из Орехова-Зуева, вдруг начинаю получать такие предложения, от которых у самого волосы дыбом, – говорит он. – Думаете, почему я лысый? Один раз волосы дыбом встали, второй раз встали – и отвалились». К нынешнему юбилею в родном Орехове-Зуеве актеру поставили памятник, но задирать из-за этого нос Сухоруков не стал. «Когда меня стали уговаривать дать согласие на это мероприятие, я долго сопротивлялся, но в итоге подумал: а почему бы и нет? Рассудил так: пусть это будет некой точкой, вокруг которой станут собираться поклонники моего дарования и земляки, – вроде бы серьезно рассуждает актер и ехидно добавляет: – Они, конечно же, что-нибудь мне натрут. А может быть, и оторвут. И, скорее всего, напишут. Причем не факт, что ласковое слово».