Из песни слов не выкинешь

Далекая от политики песня «Shine» («Сияй!»), с которой сестры Толмачёвы выступят на «Евровидении-2014», стала центром политического скандала: западные журналисты нашли в ней намек на... украинский кризис и присоединение Крыма к России. Иностранцы просто перепутали английское слово crime (преступление), которое есть в песне, и Crimea (Крым), которого в ней нет и в помине. Этот случай лишний раз доказывает, как велика сила песни, – ведь сколько раз вокруг текстов песен бушевали разного рода страсти!

ФЕФЕКТ ФИКЦИИ

В российско-украинские разборки «Евровидение» невольно втягивалось и раньше. В 2007 году после него разразился скандал вокруг песни Верки Сердючки (она же – украинский артист Андрей Данилко) «Danzing». В этой смеси украинских, русских, английских и немецких фраз не было ничего криминального, но Россия с Украиной тогда в очередной раз находились в натянутых отношениях, и для ссоры хватило бы любого повода. Его нашли в финальном выступлении Сердючки-Данилко – многие тогда услышали, как вместо слов «Lasha Tumbai», которые были в официальной версии шлягера, он спел «Russia Goodbye!» – «Россия, прощай!» Андрей чуть ли не со слезами на глазах отвергал это и даже переименовал песню в «Dancing Lasha Tumbai», вынеся для ясности «слова раздора» в название. Откуда вообще взялось подозрительное «лаша тумбай» и что оно означает, он объяснил так: «Это абракадабра! У нее нет смысла. Я позаимствовал слово у Цоя. У него была песня, в которой пелось «Бошетунмай». И когда я писал свою песню, оно всплыло в памяти. Чтобы звучнее было, преобразовал в «Лаша тумбай». Мне сказали, что на монгольском это означает «Взбивай масло» (такой перевод переводчики опровергали. – Прим. ред.)». Оправдания не помогли, и почти на четыре года – до потепления отношений между Киевом и Москвой – Данилко стал в России персоной нон грата. Зато покатался по Европе, куда его с удовольствием приглашали. «В Париже я случайно оказался в ресторане Жерара Депардье, – рассказывает артист. – Он никак не мог вспомнить, откуда меня знает. Приговаривал «Сердючка, Сердючка... Кто это?» Ему сказали: «Евровидение», большая звезда, большие очки». И он сразу напел: «Дансинг, дансинг!» Так мы и познакомились...»

А «ЛАНДЫШИ»-ТО РАСЦВЕЛИ!

Знаменитая советская песня «Ландыши» родилась в середине 1950-х и почти сразу оказалась в немилости. Не у слушателей – они-то ее как раз полюбили! – а у властей и прессы. Они признали песню с незатейливым мотивом «идеологически несостоятельной», а композитора Оскара Фельцмана обвинили в пошлости и «подрывании устоев советской власти», за что он оказался в опале. Правда, другие его песни, в том числе и «Теплоход» в исполнении Леонида Утесова, продолжали крутить по радио, так что слушатели композитора знали и любили. Да и «Ландыши» время от времени всплывали из уготованного им вечного забвения. Например, во время автопробега Москва – Ленинград, в котором Фельцману разрешили наравне с другими творческими людьми выступать в городах на пути следования машин. Первый концерт был в Клину, секретарь обкома которого оказался любителем опальной песни. Он настоятельно просил ее исполнить, и композитору пришлось петь «Ландыши». История повторилась в следующем городе, а затем и в остальных. И везде песню, несмотря на ее «безвкусность» и «антисоветчину», требовали не простые обыватели, а представители «морально устойчивой политической элиты». Окончательно «Ландыши» реабилитировали только через 20 лет. Зато вскоре ее запели на японском, английском, чешском и других языках. А немецкий вариант для нее придумал хорошо знакомый с языком Олег Нестеров, солист группы «Мегаполис». Его «Karl-Marx-Stadt» стал не менее знаменит, чем «Ландыши». Город угодил в песню случайно: прямой перевод оригинального припева был затруднителен, так как немецкое слово «ландыши» – maigloeckchen – не ложилось гармонично на мелодию, и Нестеров просто заменил его крутившимся в голове тогдашним названием саксонского городка Хемница.

«РУС ИВАН, СПОЙ КАТЬЮШУ!»

Как-то молодой поэт Михаил Исаковский прогуливался по высокому цветущему берегу реки Угры на Смоленщине и вдруг представил на нем девушку, с надеждой смотрящую вдаль. Тут же родились строки: «Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой. Выходила на берег Катюша, на высокий берег, на крутой...» Что делать с ними дальше, поэт не знал. Но тут судьба свела его с композитором Матвеем Блантером, и тот попросил текст, на который можно было бы написать музыку. Исаковский вспомнил про начатые стихи, и они с Блантером взялись творить из них песню. Было это в 1938 году, а к 1941-му «Катюша» уже превратилась в шлягер. На фронте ее особенно полюбили артиллеристы, они даже окрестили в ее честь мобильные реактивные минометы БМ-8 и БМ-13 –

по мнению бойцов, ласковое имя девушки из песни подходило самому грозному оружию Красной Армии больше, чем казенная аббревиатура. А уж как это имя нравилось фашистам, можно судить по воспоминаниям советского солдата, воевавшего под Ленинградом, когда до противника было всего 700–800 метров: «В ясную погоду оттуда доносились звуки губных гармошек, долетала песня «Майн Гретхен». А однажды в поздний час раздался голос, усиленный мегафоном: «Рус Иван, спой Катьюшу!» Немцам, видать, эта песня хорошо запомнилась, потому что мы ее частенько пели. Наш майор, тоже взяв мегафон, прокричал: «Гут, будет вам Катьюша, айн момент!» И махнул рукой сидящим в кабинах бойцам – те один за другим нажали на кнопки. Ночь взорвалась звуками летящих ракет, на той стороне все заволокло дымом, в воздух взлетели бревна блиндажей и легкие орудия...» Больше фашисты «Катюшу» не заказывали.

В БОЙ ИДУТ ГРОЗДЬЯ АКАЦИИ

В 1975 году Владимир Басов, выбирая музыкальные темы для фильма «Дни Турбиных» по пьесе Михаила Булгакова, остановил выбор на старинном романсе «Белой акации гроздья душистые». Судьба у этого произведения долгая и необычная. Его настоящее авторство теряется далеко в музыкальной истории, и некоторые ниточки ведут к цыганским корням. Но самое интересное, что у песни, оказывается, есть «сын», который известен народу ничуть не меньше «родителя»! В 1914 году романс «ушел» добровольцем на Первую мировую войну, где приобрел другие слова – бойцы пели на прежний мотив не про душистые гроздья, а про то, что «война началася». Песня оставалась на передовой и с началом Гражданской войны, причем теперь ее пели и белые, и красные. Переделывая куплеты под себя, белогвардейцы выводили: «Вот показались красные цепи, с ними мы будем драться до смерти». А красноармейцы им отвечали своим: «Вот и окопы. Трещат пулеметы, но их не боятся красные роты». Припев у противников при этом был практически одинаковый: белые собирались смело в бой пойти и умереть «за Русь святую», а красные – делать то же самое, но «за власть Советов». В конце концов стороны допелись до того, что изменили и мелодию романса – ее темп ускорился до маршевого, а в припеве появилось что-то от гусарской мазурки. Так родилась новая песня в двух вариантах под общим названием «Смело мы в бой пойдем».

Все самое интересное о телевидении читайте в печатной версии газеты "Эфир" или на сайте www.efir-perm.ru